– Так пусть Лёня зайдет и разбудит.
– Лёня зашел. Ваня его не слушает. Не хочет просыпаться.
– Как это не хочет?
– «Сейчас, сейчас», – говорит, и дальше спит. Бухал, видимо, всю ночь.
– А от меня ты что хочешь?
– Съезди, разбуди ты. У тебя получится.
Хорошо. Я даже не спрашиваю, почему у Лёни не получается, а у меня получится. Я быстро соглашаюсь.
– Дай мне машину.
– Она во дворе. Ждет тебя.
Выхожу во двор, сажусь в машину к водителю директора, едем к Ивану.
Приезжаем. У подъезда спит Лёня в машине. Я стучу ему по стеклу, он просыпается, выходит.
Вместе с ним мы заходим в огромный подъезд старинного дома. Поднимаемся на лифте. Лёня оправдывается:
– Я его будил, но ты пойми, я ведь тоже не могу там как-то резко… Я вообще-то по другому профилю.
– Совсем просыпаться не хочет?
– Совсем.
Подходим к квартире. Лёня достает из кармана ключи, открывает дверь.
Я прохожу, оборачиваюсь на него:
– Вы идите, Лёня, я сама…
– Хорошо, я в машине жду.
Лёня уходит.
Я оглядываюсь по сторонам.
Огромный коридор, уводящий вглубь квартиры. Гигантский зеркальный шкаф. Я снимаю обувь. Иду босиком по холодной плитке.
Заглядываю в гостиную, которая попадается на пути. Таких больших комнат в жилых квартирах я еще не видела. Метров пятьдесят, не меньше. Камин в стене. Раскинувший ветвями фикус на полу. Два кресла. Стеклянный столик с недопитой бутылкой коньяка. Все остальное пространство в коробках. Больших и маленьких, наставленных, взгромождённых друг на друга.
Холодно. Темно. Почему-то сыро.
Ивана тут нет.
Иду по коридору дальше. Сворачиваю направо.
Спальня.
На большой кровати спит в одежде, спрятав лицо в подушку. Осторожно сажусь рядом, на краешек. Глажу его по спутанным волосам. Поворачивает ко мне лицо, но продолжает спать. Откликается на ласку.
Я – тихо-тихо – целую его в губы.
– Ваня, вставай…
Открывает глаза. Увидев меня, подскакивает от неожиданности.
– Ты! Здесь! Ты как?
Обнимает, утыкается лицом мне в плечо.
Сидим так около минуты. Потом отодвигается, смотрит в глаза:
– Как ты здесь оказалась?
– Я приехала из театра. Меня послали с важным поручением тебя разбудить. Лёня будил-будил, ты не просыпался…
– Прямо из театра приехала?
– Ну да, прямо из театра.
– Бр-р-р-р!
Он пытается прийти в себя.
– Давай, Ванечка, умываться, чистить зубы и поехали.
– Да! – подскакивает с кровати – Поехали!
– А умыться?
– Так я уже умывался! Лёня, когда будил, просто я спать опять завалился…
Выходим с ним в коридор.
– Ты квартиру видела?
– Да я особо не смотрела.
– Ну, ладно, я тебе потом её покажу.
Замечает мои сапоги, стоящие в коридоре.
– Ты снимала обувь? Зачем? Здесь так грязно… так давно никто не убирался… Надо уезжать с этой квартиры. Плохо здесь.
Выходим с ним на лестницу. Заходим в лифт. Целует меня в губы.
У меня заложен нос, я делаю резкий вдох. Он отодвигается:
– Что такое?
– Я простужена. Вдрызг. Не боишься заразиться?
– Не боюсь. Я тоже простужен.
Целует меня. Двери лифта раскрываются. Мы выходим на улицу.
Пока мы едем до театра, Иван спит на заднем сидении.
Приезжаем. Никто ему слова не говорит: одевается, гримируется, выходит на сцену.
Вижу, как ему плохо. Глаза отсутствующие, руки дрожат, озноб перетряхивает плечи. А ведь надо ещё и текст какой-то произносить. И реакции какие-то отыгрывать.
Ловит меня в темноте за сценой, воспользовавшись минутной паузой:
– Катя, мне срочно нужно водки выпить. Мне плохо. Очень.
– Вижу, Ванечка, но где же я водку найду?
– Найди. Мне очень нужно. Буквально сто грамм.
Иду к декораторам:
– Ребята, у вас водки нет? Сто грамм всего нужно…
– Похмелье, Катенька?
– Да ну вас, я серьезно! Очень надо!
– Откуда? Сухие сидим третий день…
– А где достать можно?
– Зайди к монтировщикам.
Иду к монтировщикам.
– Ребята, сто грамм водки нужно позарез! Достаньте, а?
– А в магазинах что, уже не продаётся?
– Да мне из театра не выйти, я всё-таки работаю, как ни странно…
– И что, без сугрева уже не работается?
– Это не мне.
– А, бедолаге синему?
– Он не бедолага. Подумаешь, с кем не бывает.
– С кем не бывает, только не с ним. Каждое утро у него бывает. На, для болящего не жалко.
Протягивают мне бутылку, на донышке плещутся остатки.
– Спасибо большое, вы очень выручили!
– Куда ты по театру с бутылкой? На вон, пакет возьми!
– Ой, спасибо большое, честное слово, очень помогли!
Иду по театру с бутылкой, завёрнутой в пакет. Чувствую себя шахидкой, проносящей бомбу в салон самолета. Захожу в его гримёрку, открываю тумбочку, ставлю бутылку на полку. Закрываю. Выхожу.
Иду на сцену, он стоит за кулисой, стаканчик кофе пляшет в руках.
Подхожу, говорю тихо:
– У тебя в гримёрной, в тумбочке.
– Спасибо.
Горячая благодарность в глазах, легкое касание руки, быстро уходит в сторону гримёрной.
Вот такая теперь у меня любовь.
На следующий день – выходной.
Мне нужно успеть переделать тысячу дел, в том числе доехать на велосипеде до подружки Аньки, отдать ей ключи от квартиры, чтобы вечером она пришла ночевать к моему коту: меня ведь не будет.
Кот сходит с ума от моей работы: сидит один дома по четырнадцать часов. Когда я прихожу, он ходит за мной следом и кричит, а у меня разрывается сердце, но нет сил даже погладить его лишний раз. Я не могу оставить его одного больше чем на сутки.
Я прошу Аньку приехать к нему: у меня любовь.