– Анька, – кричу, – мне надо ехать к нему! Он там сейчас один в этой страшной, холодной квартире! Он больной! Ему надо, чтобы рядом с ним был кто-то! Я поеду!
Анька останавливает меня:
– Ну куда ты, в ночь? На часы посмотри…
– Я поеду! Просто буду рядом! Нельзя, чтобы больной человек оставался один! У него температура 39!
– Никуда тебе ехать не надо. Когда человек болеет, ему меньше всего нужно, чтобы рядом с ним крутился кто-то, требующий внимания…
– А я не буду требовать внимания, – почти прошу её я, – я просто рядом полежу… Вдруг ему плохо станет?
– Успокойся уже. Сама спать ложись. Смотри, сколько времени, а у него самолёт завтра рано, дай ему выспаться…
Я даю ей уговорить себя, а ему даю выспаться.
Я никуда не еду.
Хотя, если бы поехала, может, всё было бы по-другому?
Нет. По-другому бы не было.
На следующий день его нет в театре.
День пустой. Он мне звонит из Москвы:
– Как ты, Катюша?
Я расцветаю. Как яблоня с грушей вместе взятые.
– Скучно тут без тебя…
Смеётся.
– Завтра вернусь.
– Как ты себя чувствуешь?
– Ты знаешь, лучше. Лёня меня сегодня еле разбудил, я чуть на самолёт не опоздал, но к счастью успел…
– Я вот так и знала, что это будет нелегко. Что с температурой?
– Температура в норме.
– Как там погода?
– Погода чудесная. Как твои дела?
– Дела мои прекрасны. Жду тебя, возвращайся скорее.
– Завтра буду.
Молчим.
– Целую тебя нежно, меня в кадр зовут.
– И я тебя целую.
– До завтра.
– До завтра.
Назавтра я лечу на работу как на крыльях
Вот я вхожу в метро, до Ивана мне еще сорок минут.
Вот я еду в вагоне, смотрю на хмурые лица вокруг, и внутри у меня всё поёт: до Ивана двадцать девять минут.
Иду по улице, солнце мне светит в глаза, я щурюсь: до Ивана мне пять минут по проспекту и две минуты коридоров.
Я захожу в театр. Прохожу мимо вахты, иду через зрительское фойе, поднимаюсь по лестнице, бегу по коридору.
Первая, кого я вижу на своём пути – Ира Дмитриева, его жена.
Стоп. Всё внутри меня падает. Я дервенею.
Она дежурно улыбается:
– Здравствуйте.
Я тоже улыбаюсь:
– Здравствуйте.
В нашем театре принято здороваться с незнакомыми людьми. Как и в любом другом театре, наверное.
Из гримёрки выходит Иван. Смотрит на меня с испугом. Чуть-чуть заикается.
– В-в-вот, хотел вас познакомить. Это – Ира, это – Катя…
– Очень приятно.
– Мне тоже.
Я улыбаюсь из последних сил, быстро ухожу вперёд.
Пристрелите меня кто-нибудь…
Какого чёрта, какого чёрта… ее же ещё два месяца здесь быть не должно…
Встречаю на пути своем водителя Лёню.
– Лёня, а откуда здесь Ира взялась?
– Так они вместе из Москвы сегодня приехали…
– А дети с кем?
– Дети с родителями, наверное… Не знаю.
– Неожиданно так… Я её увидела сейчас, удивилась.
– Я сам удивился, когда они из вагона вместе вышли. Мы с ними еще в церковь перед театром заехали…
– В какую церковь?
– К Ксении Блаженной, на Смоленском кладбище…
Ну всё, держите меня семеро. Они в церковь поехали за благословением Божием, раскаялись в грехах былых и начали жизнь с чистого листа… А меня – за окошко. Прекрасно.
– Аня! – кричу я в телефон, – Аня, я в шоке! Меня трясёт всю! Я смотреть на них не могу, что мне делать?
– Успокойся. Всё нормально. Ну, приехала жена, он сам, наверное, в шоке, ну и что теперь? Он же не виноват…
– А кто виноват?!
– Да никто! Ну, приехала жена, а ты здесь причём?
– А я причём?! А я с ним спала позавчера!
– И что?
– Да ничего!
– Но он же не виноват…
– А кто виноват?!
– Ты ведь сама к нему поехала и знала, что он женат.
– Я знала, что они на грани развода, и её не будет здесь два месяца! Если ты возвращаешься домой с женой, значит, нечего других женщин в свою постель тащить!
– Ну, он же не знал…
– А кто должен это знать?! А если я подойду к ней сейчас и скажу: здравствуйте, я – любовница вашего мужа?!
– Ну, ты же этого не сделаешь…
– А с чего он решил, что я это не сделаю?!
– Не сделаешь.
– Да почему?!
– Да потому что не сделаешь.
– Ладно. Не сделаю. Хорошо. А если я сейчас из окошка сигану, потому что меня до смерти достало, что все используют меня по своим надобностям, кто будет отвечать?!
А настроение такое – из окошка самая пора.
Всё время вне сцены они проводят вместе, заперевшись в гримёрке.
В той самой гримёрке, в которой я почти уже месяц чувствую себя как дома.
Теперь, когда мне надо позвать его на репетицию, я стучу, и не захожу сразу же, как было всегда, а жду, пока мне откроют дверь.
Дверь открывают.
Я стою на пороге, не смотрю на него, говорю спокойным голосом:
– Иван, тебя зовут на сцену.
Все нормально, только не смотрю на него. Не могу.
– Сейчас иду.
Разворачиваюсь, ухожу.
Я понимаю, что веду себя неприлично. Нельзя быть такой деревянной, Ира, если она не дура, моментально поймёт, что здесь что-то не чисто, но я не могу заставить себя посмотреть на него. Я физически не могу. Я смотрю в сторону, когда говорю с ним.
Однажды набралась мужества, посмотрела на неё. Очень красивая. Улыбается мне. Прекрасно. Лучше ничего не придумать. Улыбнулась ей в ответ. И шарахнулась куда-то в сторону. А ведь при всём при этом надо еще и работать. И лицо как-то держать, чтобы люди окружающие ничего не поняли.
Через три дня начинаются гастроли в Череповце. У нас с Иваном должно было быть свое маленькое путешествие: «Давай, уедем ото всех на день раньше…»
Через три дня я пойму, на каком я свете.