Когда входная дверь всё-таки поддалась, и Дима оказался в прихожей, выяснилось, что пирогами не пахнет, песен никто не поёт, а квартира – пустая.
Записка, брошенная на столе, объяснила, что жена собрала свои вещи и вместе с ребёнком уехала к маме. Распахнутые пустые шкафы эту новость подтверждали. Также в записке сообщалось, что видеть Диму жена не хочет, звонить ей не надо и самое лучшее, что можно сделать – это отныне оставить их с сыном в покое.
Жене рассказали обо всём без него. Не обо всём, конечно, никто не знал про беременность, просто нашлись люди, которые поделились с ней информацией о Диминой любовнице. Хватит – решили эти люди – пребывать жене в розово-зефирной эйфории и публиковать сладкие фотографии, пора возвращаться к реальности.
Жена задохнулась от возмущения и решила Диму наказать. Жена была молодая и не очень опытная в семейной жизни, однако, пять лет общения с Димой дали неплохую практику по отбиванию назойливых девиц, на него претендующих. Мух бояться, варенье не варить.
Главным пунктом составленного плана было Диму испугать. Если раньше крутые методы по устранению соперниц вроде собирания вещей могли окончиться в пользу соперниц, то теперь на её стороне было сильное преимущество: восьмимесячный сын. Дима испугается, что больше не увидит ребёнка, и захочет вернуть их обоих. После его уговоров, конечно, всё встанет на свои места, но пережитый от её ухода шок заставит Диму забыть дорогу к другим женщинам. Такой был расчет изначально. Но сразу всё пошло не по задуманному.
Дима вернулся из Москвы, увидел пустые шкафы и испугался. С одной стороны, он, конечно, облегчённо вздохнул – неприятное для него объяснение откладывалось, с другой стороны, терять жену и ребёнка вовсе не входило в его планы.
Выпив немного для снятия стресса, Дима лег спать и проспал до самого вечера. Проснувшись, он снова чуть-чуть выпил и проспал до следующего утра. Сказались изматывающая работа и бурные ночи в объятиях девушки со съемочной площадки.
Весь этот день жена не находила себе места в квартире мамы. Время приезда Димы домой она знала. Не сводя глаз с часов, определила момент, когда он увидел записку. Десять минут дала ему на осмысление. Потом стала ждать звонка, готовая не брать трубку. Звонка не было.
Тогда жена решила, что он поехал за ней без звонка, и стала ждать его приезда, готовая не открывать двери.
В дверь никто не звонил.
Через два часа жена запаниковала: а дома ли Дима?
А вдруг он решил остаться в Москве у длинноногой заразы?
А вдруг он обрадовался, что она ушла, позвонил заразе и сказал, что свободен?
А вдруг с ним что-то случилось в дороге?
Вечером, не выдержав, она сама позвонила Диме, готовая, если он снимет трубку, сухо сообщить, что ключи от квартиры она кинет ему в почтовый ящик, и услышать объяснения происходящего.
Дима трубку не снял, потому что, выпив чуть-чуть, спал беспробудно-здоровым сном уставшего человека.
То, что Дима не бьётся у нее под дверью в попытках объясниться, еще полбеды, но то, что он после всего содеянного не отвечает на её звонки, было серьезной заявкой.
Как себя вести дальше, жена не знала и провела всю ночь в мучительных тревогах.
Следующим днём, когда Дима, выпив немного для храбрости, звонил в дверь квартиры тёщи, жена была на грани нервного истощения, и план неприступности полетел к чёрту. Через сорок минут её слез и его заверений в том, что московский роман был роковой ошибкой, она быстро собрала до конца не разобранные вещи, Дима подхватил чемодан, она – рыдающего от волнения сына, и всё семейство благополучно вернулось домой.
Когда, всё еще рефлексируя от недавно пережитого стресса, жена развешивала по шкафам свои платья, Дима обнял её со спины и тихо спросил, что теперь делать с ребёнком, когда он родится. «С каким ребёнком?» – спросила жена, удивленно распахнув заплаканные глаза, и тут Дима понял, что главное у него еще впереди.
Путаясь в словах и выражениях он сбивчиво объяснил, что девушка со съемочной площадки не просто девушка, а будущая мама, которая хочет, чтобы Дима на ней женился, а Дима жениться не хочет, потому что любит своих жену и сына, но с той мамой и её еще не родившимся ребёнком надо что-то делать, а что – он пока не понимает.
«Вот такая ситуация», – закончил свой путаный монолог Дима за секунду до того, как почувствовал на щеке обжигающую оплеуху.
Платья снова срывались с вешалок и бросались в распахнутый, не убранный еще в кладовку чемодан, иногда не долетая до него.
Жена вопила. О том, что нет больше сил терпеть его блядство, о том, что он может убираться ко всем чертям, а точнее, к своей московской сучке, пусть теперь сучка печет ему пироги и танцует канкан, что она передает ей вахту, хватит, намучилась, одна, всё время одна, то у плиты, то с ребёнком, а он в этот момент трахается с московскими блядьми, о том, что ноги её больше не будет в этом доме, и она не позволит ему издеваться над своим сыном… (Над сыном никто никогда не издевался, жена и сама не поняла, как последняя фраза попала в её монолог, но исправляться не посчитала нужным, пусть Дима знает и это тоже, на будущее.)
Дима был ошарашен. Какое-то время он пытался вставлять неуклюжие реплики, но они тонули в потоке выплёскиваемого на него гнева. Напряжение, в котором жена пребывала последние сорок восемь часов, несло её неуправляемой стихией и не давало возможности сделать паузу. На секунду Диме показалось, что она сошла с ума. Собрав последние силы, он вспомнил, что делают герои в кинофильмах в подобных случаях. В надежде, что она придёт в себя, он подошёл к жене и выдал ей увесистую пощёчину. Жена на секунду замолкла, а после, взвизгнув, вцепилась ему в лицо. В соседней комнате в истеричном ужасе кричал в своей кроватке их маленький сын.