Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа - Страница 106

К оглавлению

106

– Ты как? Потерпишь? Или, может, выйдем, поймаем другую машину?

– Нет, мне нормально.

– А, ну слава Богу.

Молчим.

– Никогда не думал, что мои идеологические взгляды могут помешать общению с женщиной.

– Я тоже никогда не думала, что в двадцать первом веке мне придётся кому-то доказывать, что фашизм – это зло.

Молчим.

– Слушай, а как вы отмечаете 9 мая? У вас что, в этот день, траур?

– Знаешь что, – вспыхивает вдруг Витя, – вообще-то мой дедушка воевал, а бабушка почти до Берлина дошла…

– Ты ставишь сегодня ей это в вину?

– Нет. Потому что она заблуждалась. Мы говорили с ней, и она приняла мою точку зрения, она поняла меня. Моя бабушка, которая дошла до Берлина, меня поняла, а ты меня понять не хочешь!

«Твоей бабушке, – думаю я, – сейчас где-то под девяносто. Что там в возрастном маразме она могла понять из слов обожаемого внука?»

– Я не могу отвечать за идеологию твоей бабушки. Я могу отвечать только за свою собственную идеологию, которая состоит из одного единственного пункта: я ненавижу расизм и насилие.


Витя тяжело вздыхает:

– Да уж… Везёт как утопленнику…


Мы доезжаем до моего дома. Я поворачиваюсь к нему:

– Спасибо за шампанское.

– Мне очень жаль, что так вышло.

– Мне тоже жаль.

Я ухожу к подъезду.


– Яна! – звоню я подруге, придя домой, – Я пила шампанское с Жуковым!

Яна знает Витю. Когда-то на пьяных кухнях мы сидели все вместе.

– О! И как? – спрашивает Яна.

– Выяснилось, что он фашист.

– Кто?!

– Фашист.

– Как это?

– Очень просто. Мы поговорили и выяснили, что он – фашист. Расист. И националист.

Пересказываю ей вкратце нашу с Витей увлекательную беседу. Яна слегка потрясена.

– А с чего это вдруг он стал фашистом?

– Думаю, это случилось из-за ощущения собственной слабости. Страха перед жизнью. Потребности настоящего дела. Попытка самовыражения при неспособности создавать своё. Плюс отсутствие ума. Ничем другим я это объяснить не могу.

– Это страшно.

– Из таких слепцов и лепят фанатиков. Из фанатиков составляют армию. С помощью армии разжигаются войны.

– Здорово тебе повезло с кавалером.

– У меня ощущение какого-то театра абсурда, и я из зрительного зала попала почему-то на сцену, прямо в середину спектакля. Нужно говорить какие-то слова, подыгрывать партнерам, потому что зал ждет. А я не только слов не знаю, но и не собираюсь подыгрывать. Теперь при знакомстве с мужчинами у меня добавился еще один важный пункт фейс-контроля. Первый пункт – вы женаты? Второй – не фашист ли вы?


Мир сошёл с ума. Я устала от этой карусели.


Вечером ко мне пришёл в гости мой приятель Куликов. Он принес пасхальное яичко, банку фасоли и бутылку вина. Я сделала салат с креветками и авокадо, мы сидим у меня на кухне и говорим о ерунде. Разговоров о главном с меня в этот день достаточно.

Витя Жуков шлёт мне пьяные смс-ки с признаниями в любви.

Я никогда не буду любимой женщиной Вити Жукова.

Всего вам хорошего

На следующий день я поехала в театр. План приехать красивой и весёлой был снова нарушен. Я приехала только весёлой. С самого утра на улице лил беспроглядный дождь, и ветер, выламывающий из рук моих зонтик, не оставлял мне шанса предстать перед любимым безупречной. В такую погоду уважающие себя женщины дома остаются. Я дома остаться никак не могу, так как с завтрашнего дня начинаются прогоны. У любимого, чтобы попрощаться со мной не будет ни сил, ни времени.

В метро у меня прихватило сердце, и закружилась голова, на мгновение показалось, что сейчас упаду с эскалатора и переломаю себе кости. Не упала, обошлось.


По дороге от метро заряжаю себя музыкой:


«…Идут машины как носороги,

и лица людей прекрасны и строги.

А у меня – красивые ноги!..»


В театр приехала вымокшая, но в задиристом настроении.


Первый, кого увидела в коридоре, был Иван Кузнецов.

Расцеловались, расшаркались и разошлись. Господи, как это теперь неважно для меня. Куда всё уходит?


Посмеявшись с гримёрами в буфете, обменявшись любезностями с монтировщиками, расцеловавшись с режиссёром Андреем, поднимаюсь на второй этаж.

Стучу в дверь гримёрки любимого. Открывает. На лице в полсекунды растерянность и удивление. Понятно, что не ждал, понятно, что как снег на голову, ну, ничего, пережить можно.

– Привет, – говорю, – а я к вам. Себя показать, на вас посмотреть. Ну, ничего вроде, – демонстративно разглядываю его – жив-здоров…


Целует меня. Я не могу, когда он целует меня в своих приклеенных усах, он так смешно тянет ко мне губы, что напоминает какого-то мультипликационного персонажа, но никак не мужчину моей мечты. Он вообще никак не напоминает мужчину моей мечты, я об этом уже сто раз говорила, он даже мимо него не проходил, тем не менее, я почему-то так сильно его люблю.


Я сажусь на диван, он спрашивает, буду ли я кофе. Отвечаю, что буду. Он ставит чайник. Знаем, что как только мой кофе будет готов, сразу же позовут на сцену.

Он садится напротив меня, через стол. Смотрим друг на друга. Я улыбаюсь ему.

Ты вытрепал мне все нервы, любимый, но какое же счастье, что ты сейчас сидишь передо мной здоровый и трезвый.


Говорим о какой-то ерунде. Я рассказываю ему что-то второстепенное, он комментирует это с большим интересом. Обоим слегка неловко.

Потому что говорить мне надо о главном, о том, что я люблю его, о том, как больно мне с ним расставаться, о том, что я не прошу ничего, ничего от него не требую, просто я пока не знаю, что мне делать, как жить дальше с этой бедой, как с ней справляться.

106