– Поехали.
Я думаю: «Ну, блин, как же не хочется домой…»
– Поехали, – отвечаю, – Только ненадолго. Минут на сорок. Мне ещё до дома добираться надо.
Предупреждён – значит, вооружен. Я еду ненадолго, минут на сорок. Выпить бокал вина, поговорить о спектакле. Еду к нему домой, потому что он – гость, потому что он – известный человек: ему может быть некомфортно ночью в ресторанах, где все на него пялятся, а он даже не знает, в какой части города находится.
В темноте машины он тихо, сквозь зубы, скороговоркой, так, чтобы не услышал водитель, говорит мне:
– Будет все, как ты захочешь. Хочешь вино – будет вино, про искусство поговорить – поговорим об искусстве. Никто тебя насиловать не будет. Пообщаемся, и, если захочешь, уедешь домой.
Я успокаиваюсь. Произнесено. Теперь у меня есть гарантия неприкосновенности.
– Квартира у меня такая, немного девочкина… Но они ничего лучше не предлагали, я с ними уже не стал ругаться…
Квартира находится в центре, в самом что ни на есть козырном месте. Чуть повернуть от Фонтанки и тихая улочка, напротив – светлая церковь, от нее – стрелою – идут дома старинные, офисами не облагороженные, куда взгляд не кинешь – сплошная красота.
Просторная прихожая, коридор. Проходим мимо спальни в гостиную. Гостиная отделена от кухни барной стойкой-столом.
Знаменитость суетится, я вижу, как он волнуется. Прямо-таки сильно волнуется. Убирает на ходу какую-то небрежно кинутую одежду со стульев, хватается за грязные чашки.
– Ты извини, у меня тут не прибрано, я утром быстро собирался…
Не прибрано – сильно сказано, порядок – почти идеальный. Вот у Ивана Кузнецова – было не прибрано.
Быстро заправляет постель на разложенном диване, поясняет:
– Так-то вообще кровать в спальне, но там нет телевизора, поэтому я здесь сплю… Ты куда сядешь?
Я выбираю удобное кресло. Он садится на разобранный диван. Тут же подскакивает.
– Что ты будешь? Есть хочешь?
– Ну, было бы неплохо, что-нибудь к вину.
– Сыра?
– Сыра и фруктов. Есть фрукты?
Стоит, режет яблочки.
– Может, тебе помочь?
– Не надо. Сиди.
Возвращается с тарелкой. Открывает бутылку, разливает вино.
Садится напротив меня. Чокаемся бокалами, улыбаемся, пьём.
Говорим о том, что в голову приходит. Вино развязывает язык.
Разговор снова заходит о том, что я не буду с ним спать.
– Да Бога ради! – кричит он мне, – Да и не надо!
Я радуюсь: это хорошо, что не надо. Но считаю себя должной пояснить:
– Я не могу. Я не хочу женатого мужчину. Я хочу своего. Я хочу спать со своим мужчиной. Вот так. И я хочу быть его женщиной. Без всего этого вранья, без лицемерия. Чтобы у меня на душе было чисто.
– Ты имеешь на это право. Я тебя понимаю, – говорит он мне.
Я расслабляюсь. Ну, наконец-то меня понимают и принимают. Я не вру тут ни секунды.
– Мне так надоели женатые мужчины. Мне так надоело, что меня используют. Всем надо только одно: трахаться, трахаться, трахаться. Никто не задумывается, а что нужно мне? Может, во мне все-таки можно и человека увидеть?
Я уже пьяна довольно сильно, меня несёт.
– Гости… Вот ты говоришь, гости. Я что не знаю, чем эти гости заканчиваются?
– А чем они заканчиваются?
– Да тем, что не отмахаться. Заваливают тебя на диван, а ты потом выкарабкиваешься из-под него…
Он сидит на диване.
– Ну, иди сюда, покажи, как тебя заваливают…
– Не пойду. Нашел дурочку…
Про себя думаю: фу, на какой дешёвый понт вы меня берете, знаменитость…
– Ты знаешь, – говорит он мне, – Я тебя понимаю. И даже сочувствую. Только вот уверяю тебя: выйди на улицу и спроси: кто хочет поменяться со мною местами? 98 процентов поменяются. «Ах, я вся такая несчастная, что же мне делать, меня все хотят!»
Я смеюсь. Он смешной, этот знаменитость. А когда открыт в разговоре – вообще чудесный.
Замечаю, что ноги у него слегка подрагивают. Обращаю его внимание на это:
– Что это ты? Нервничаешь?
– Нервничаю.
Да его всего трясёт просто.
– А ты что? – показывает мне на мои ноги, закинутые одна на другую, и скрещенные на груди руки, – Защищаешься от меня?
– Защищаюсь.
И тут происходит та самая минута. Откуда? С чего?
Я смотрю на него, сидящего напротив, и вдруг мысль – сама по себе – неизвестно откуда прилетевшая: «А может быть остаться?» И тут же – про себя: «С ума сошла?!»
Я смотрю на него и чувствую электричество. Он что-то говорит, а по мне бегут токи. Бред. Какие токи? Это же – знаменитость. Я его не хочу. А по мне бегут токи. Я думаю: «Наверное, он классный любовник…» Почему вдруг я так думаю?…
Пьяный разговор неожиданно сворачивает на странную тему. Речь заходит о работе. Я рассказываю про артистов-идиотов, которые несут себя за кулисами также как по сцене. И считают, что все окружающие должны им служить. Знаменитость вспыхивает как спичка, подозревая, что такими рассуждениями мы и до него через пару минут доберёмся. Защищает артистов-идиотов. Утверждает, что люди, обслуживающие творческий процесс, должны молча исполнять свои функции. Я соглашаюсь, что должны. Но требую должного отношения к ним. Я горячо утверждаю, что уважение к обслуживающему персоналу – первый признак ума и внутренней культуры человека. Говорю о том, что в двадцать шесть лет парень сам может подойти к буфетному столику и налить себе чай, а не ждать, когда это сделает помощник режиссера, освободившись от своих основных обязанностей. Привожу в пример известного артиста, который – из-за хорошего ко мне отношения – не только не гонял меня за чаем, но и сам мне его приносил, когда видел меня, замотанную.