Я отпрянула так, точно мне со всего маху засветили между глаз. Искры, по крайней мере, посыпались.
– Да не вопрос, – сказала я и ушла от него на другую сторону дивана.
Он повернулся спиной.
Первый и единственный раз мы спали порознь, с дотошностью соблюдая каждый сантиметр чужой территории. Я лежала, отвернувшись к окну, без сна, чувствуя развёрнутую между нами пропасть середины дивана. И ждала, когда же, забывшись, он обнимет меня. Не забылся. Не обнял.
Утро разбудило звоном будильника.
Я, не проснувшись, потянулась к нему. Он, чмокнув не глядя, попал губами мне в ухо и отодвинул меня в сторону:
– Ну, всё, всё. Надо вставать. Времени мало.
И, встав с постели, пошёл в ванную.
Я – обалдевшая – осталась лежать.
Такого не было никогда.
Меня наказывали.
Когда он вышел из ванной, я подошла голая, вытянувшаяся в струнку. Подошла и поцеловала его в губы. Он замер.
Я спросила:
– Ты уверен, что у тебя нет на меня времени?
– Да, конечно, – ответил он. Обошёл меня, как посторонний предмет, и прошлёпал в кухню.
До его выхода из дома оставалось полтора часа.
Меня наказывали.
Я пошла в душ.
Когда вышла, он вернулся в ванную и закрыл за собой дверь. Опять зашумела вода.
Я оделась. Накрасилась. Самое время было уходить. Тем более, что не выходящий из душа хозяин квартиры явно мне на это намекал.
Я подумала: обойдёшься.
Выйдешь, и я спрошу тебя: какого чёрта ты себя так ведёшь.
Он вышел. Увидел, что я не уехала, засопел, снова пошёл на кухню. Я встала на пороге:
– Ты понимаешь, что сейчас очень сильно меня обижаешь? – голос предательски дрогнул.
Он поморщился:
– Не начинай, а?
И… ушёл в ванную. Закрыл дверь. Зашумела вода.
Дождаться его в третий раз было уже делом чести.
Наконец, вышел. К его очевидной досаде я все ещё отсвечивала в гостиной трагическим пятном.
– Дай мне денег на такси, – сказала я.
Он молча пошёл в комнату, вернулся с пятисотенной купюрой. Не глядя мне в глаза, положил её на тумбочку.
И ушёл на кухню. Или опять в душ?…
Я взяла деньги, вышла в коридор, оделась, бросив сумку на плечо, вышла из квартиры.
Господи, угораздило связаться…
– Знаешь, – говорю я Яне, – у Виктории Токаревой есть автобиографическая повесть «Дерево на крыше». Там девушка-сценарист Лена влюбляется в женатого режиссера. Несколько лет длится тяжёлый роман, режиссёр из семьи не уходит. И вот назначен час Икс, когда они договариваются, что он все объявит домашним и уйдет к Лене. Но в последний момент режиссёр срывается, никому ничего не говорит, а прячется в ресторане и бухает. Лена – дома одна, понимает, что никогда он от жены не уйдёт, что все это перетягивание каната – бессмысленная мышиная суета, результата не будет. Выпивает почти залпом бутылку водки и, отключившись, падает на диван. Спит двадцать часов, потом просыпается трезвая и прозревшая. И там есть такая фраза: «Но прозрение убивает любовь. Спутница любви – слепота». Вот это очень точно. Когда ты любишь человека, ты в общем-то всё понимаешь о нём, только видишь под определенным углом: пьёт – потому что живет напряжённой внутренней жизнью, врёт – потому что боится тебя потерять, трусит – потому что внутри он все еще ребёнок… И так далее. А когда перестаёшь любить, видишь всё то же самое, только без романтической дымки, и понимаешь, что перед тобой – жалкий, трусливый, завравшийся алкоголик. Да еще и не умный. И ничего больше. Он тебе в принципе даром не нужен, а ты как последняя дура тратишь свою жизнь, свои дни, недели, месяцы, и даже годы на то, чтобы его – такого прекрасного – получить. Я вот когда оглядываюсь на тех, кого я раньше любила, думаю: Господи, спасибо Тебе, что уберёг меня…
– Я, когда смотрю на своего бывшего, – говорит Яна, – не понимаю, где были мои глаза, как, почему, за что я могла его так сильно любить? Нет ответа.
– Вот я очень боюсь того момента, когда я в своём любимом увижу всего лишь трусливого алкоголика в завязке, и ничего более. Я боюсь, что перестану его любить.
Я очень не хочу этого.
Для меня любовь – это позитив, который я хочу дарить другому человеку.
«Я люблю тебя, это значит, я желаю тебе добра». Это то, что лежит в основе. «Любить человека – значит, видеть его таким, каким его задумал Бог». Это – наверное, самая точная формула для меня. Любить – значит, видеть. Я люблю тебя = Я принимаю тебя. Я ценю тебя. Я вижу – все самое лучшее в тебе. Быть может то, что ты сам о себе не знаешь. Я люблю тебя – я болею за тебя. И, если плохо тебе, значит, плохо и мне.
Я люблю тебя. Это выражение момента. Завтра любовь может уйти – как необъяснимо это всегда! – и не найти ее следа: а было ли?… Я хватаю этот момент. Я его останавливаю. Я его формулирую. Я его фиксирую. Я говорю тебе: Я Тебя Люблю. И ты мне за это ничего не должен.
Я лишь прошу тебя: люби меня тоже. Вслух или молча. Лучше вслух, чтобы я знала. Без обязательств. Без последствий. БЕЗ. Просто – сегодня – люби меня. Если можешь. Потому что если ты – не видишь меня, не понимаешь меня, не чувствуешь – меня, то тогда какой во всем этом смысл?
Неужели в жизни так много любви, что можно через нее перешагивать?
С кем заняться сексом – ты всегда найдешь.
После провального кинопросмотра неделя прошла в абсолютном молчании.
На восьмой день постучалось сообщение:
...«Как ты там, italienscreenplaywriter?!»
«Холодно».
«Когда свидимся?»
«Никогда» – захотелось ответить. Вместо этого поинтересовалась: